Слеза ангела - Страница 53

– Ивану.

– Зачем? – Кофе в одночасье утратил свой чарующий вкус и стал горьким, как осина.

– Мы так вчера договорились, – она смутилась, и смущение это наводило на всякие неприятные мысли. – Я должна убедиться, что он не один из них. Понимаешь?

– Ты собираешься проверять это, позвонив ему по телефону? Странный способ, не находишь?

– Я позвоню не ему самому, а кому-нибудь из одногруппников. Если Иван подойдет к телефону, значит, он на занятиях. Если он на занятиях, значит, не боится дневного света. Если он не боится…

– Все ясно, – перебил ее Сабурин. – Но давай договоримся, Белоснежка, не стоит посвящать его в наши планы. Не думай, что я ему не доверяю, – вообще-то, так оно и было, но тут очень тонкий момент, дипломатия не повредит, – просто не стоит обнадеживать человека. Мы сначала отыщем перстень, а уже потом решим, как поступить дальше.

Она немного подумала, а потом согласилась. Хотя по лицу было видно, что вся эта конспирация ей не по душе.

Иван, к величайшей радости Белоснежки, к телефону подошел. Мало того что подошел, так еще и вопросы всякие начал задавать.

– Молчи, – Сабурин понизил голос до едва слышного шепота и для пущей убедительности погрозил девчонке кулаком.

Она послушалась, соврала, что никаких планов у нее пока нет, что она все еще в раздумьях. Уши и щеки ее при этом стали бурачного оттенка, из чего Сабурин сделал вывод, что врать и блефовать она не мастер. И кто только такую честную взял работать в казино?

– Доволен? – Белоснежка отложила телефон и посмотрела на Сабурина с вызовом.

– Более-менее, – уклончиво ответил тот и решительно встал из-за стола. – Ну, давай собираться!

– А как же адрес? – Она растерялась. – Я же почти ничего не помню.

– Сам дом вспомнишь?

– Не знаю.

– Ладно, язык до Киева доведет. К тому же у меня есть подробнейший атлас автодорог. Не переживай, Белоснежка, прорвемся…

Рене де Берни. Прованс. Зима 1100 г.

Снег падает на лицо, тает и сбегает по щекам холодными ручейками, а я улыбаюсь. Ощущение давно забытое и оттого вдвойне радостное. Снег, самый настоящий февральский снег. А еще ветер: не опаляющий жаром и осыпающий мелким песком, а студеный и звонкий.

Провожу рукой по лицу – кожу привычно царапает перстень, и я снова улыбаюсь. Лилии на моем теле уже давно поникли, сразу, как только Слеза ангела стала моей. И жажда ушла. Вернее, притихла, перестала быть испепеляющей и невыносимой, а непрошеной гостьей бродила где-то на задворках сознания, заглядывала в глаза, но приблизиться боялась. Так будет всегда, до тех пор, пока перстень со мной. Он – оберег, спасение рода де Берни.

Задумавшись, я не замечаю, как впереди выросли стены родного замка: почерневшие от сырости и времени, но все еще грозные и величественные. Мой Крестовый поход окончен. Сердце неожиданно сжимается от острой боли, оно лучше меня понимает, что я стою на границе двух жизней: той, где я был никем, всего лишь младшим сыном графа де Берни, и той, где я – крестоносец, победитель, предатель и убийца единственного друга. Чтобы не думать, пришпориваю коня. Ураган радостно срывается с места и ретивым галопом мчит к замку.

Мое возвращение не остается незамеченным, вездесущая ребятня, которой даже февральская вьюга нипочем, мчится вслед за Ураганом по узкой деревенской улочке, оглашая окрестности радостным визгом. Немногочисленные взрослые испуганно жмутся к стенам своих лачуг, кланяются едва ли не до земли, провожают настороженными взглядами. Сердце перестает болеть, но бьется так часто, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Скоро я увижу свою маленькую Клер и отца, и аббата Алануса. Про Гуго стараюсь не вспоминать, не из страха, во мне давно не осталось страха, просто думать о нем противно.

Ворота замка гостеприимно распахиваются, а я морщусь от пронзительного скрипа – раньше ворота не скрипели. К Урагану, согнувшись в три погибели, подбегает старый Луи, слуга, которого я знаю с пеленок. Конь еще не успевает остановиться, а Луи уже виснет на поводьях, с невразумительным бормотанием жмется к лошадиному крупу.

– Господин, мой господин вернулся! – это первые слова, которые я могу разобрать.

Наклоняюсь, ободряюще хлопаю слугу по сгорбленной спине.

– Луи, Ураган тебя едва не затоптал, – говорю я со смесью укора и нежности.

– Рене, мой мальчик, – Луи поднимает ко мне лицо, по морщинистым щекам струятся слезы. Мне хочется думать, что это слезы радости. – Ты вернулся, и старый Луи может умереть, с чистой совестью последовать за своим господином.

– Последовать за господином? – Внутри становится холодно и пусто, я не спрыгиваю, а почти падаю с коня. – Отец?..

– Уже два года… – Луи втягивает седую голову в плечи, точно боится, что я его ударю, – два года мы живем в аду, мой господин, – теперь он смотрит мне прямо в глаза, и в его старческих морщинах мне чудится ненависть.

– А Клер? – боюсь спрашивать, потому что уже знаю ответ.

– Пройдем в дом, мой господин, – Луи снова опускает голову. – Здесь очень холодно.

– Где Клер? Она жива?

– Жива, мой господин, – Луи разворачивается и, не глядя на меня, семенит к замку.

Сабурин

К тому моменту, когда сборы были закончены, погода окончательно испортилась. Небо из ярко-голубого сделалось мрачно-серым и вот-вот собиралось разразиться мелким дождиком. В воздухе пахло сыростью и меланхолией. Не оставалось никаких надежд на то, что через часок-другой все устаканится. На ближайшую пару дней лето отменялось.